Среди ночи - Страница 36

К оглавлению

---------

Ее рука уже на телефоне. Она готова снять трубку. Я говорю ей:

— Ты снова хочешь ему позвонить, Лулу?

— Почему бы нет? — спрашивает она. — Разве это не часть всего нашего плана?

— Это уже не план, Лулу. Что еще ты хочешь ему сказать?

— И что я ему говорю, Бэби? — в конце концов, она оставляет телефон в покое.

— Все эти слова. Ты заигрываешь с ним. Он всего лишь мальчишка, а ты его втягиваешь в свои игры.

— Вот я и хочу его втянуть, сделать так, чтобы он захотел познакомиться со мной, придти ко мне.

Ее рука снова потянулась к телефону.

— Это уже слишком, Лулу. Думаю, что ты хорошо проводишь время, и тебе даже более чем приятно все это ему говорить.

Поначалу в ее глазах проблеснула вспышка гнева, затем ее лицо немного смягчилось, на нем проступила ее давняя печаль.

— Что здесь грешного, Бэби? Немного развлечься, поиграть с его доверием. Посмотри на меня. У меня никогда не было настоящей любви. Никто ни разу меня не обнял, не приласкал, не потрогал меня за груди. Никто еще не положил мне в рот свой язык, чтоб я захлебнулась от поцелуя. Я никогда не жила, Бэби, не водила машину, и меня никто еще не принимал на работу. Я ни разу не останавливала такси, не ходила за покупками и не выезжала на природу. Никто еще не подмигнул мне с другого конца комнаты и не пригласил на танец.

— О, Лулу, — говорю я, и мое сердце рассыпается на тысячу осколков. — Я тебя люблю.

— Но это не та любовь, Бэби. Я тоже тебя люблю, и тетя Мэри обожала нас до последней своей минуты, но я не о такой любви.

— Я знаю, — говорю я, думая о наших с ней долгих унылых годах.

Я все это записываю, и в этот момент Лулу за мной наблюдает. Наконец, она ко мне подходит, ее тень падает на лист бумаги, и она говорит:

— Ты простишь меня, Бэби? За все, что я сделала?

Я киваю, закрывая глаза.

— И что еще сделаю?

— Да, — отвечаю ей я, потому что она моя сестра, мы столько вдвоем пережили. И я чувствую нашу старую нежность друг к другу, когда она стягивает с моей головы парик, который я ненавижу, отчего мою лысину начинает печь, будто от огня. Затем она гладит мои плешивые пролысины, а я продолжаю писать.

---------

На уроке истории США было скучно. Голос мистера О'Кифа монотонно перечислял события Испано-Американской войны, которая на самом деле войной и не была. Окна были открыты, и через них в помещение задувал легкий ветерок, приносящий с собой запах сожженной листвы.

У Дэнни слипались веки. Он съезжал со стула и, упираясь коленками в металлическое гнездо для сумки или портфеля, просыпался. Как-то оглянувшись, он встретился взглядом с Лоренсом Хенсоном: все те же глаза, обвиняющие его во всем и вся. Дэнни быстро отвел глаза в сторону, чтобы не видеть его взгляд. Он не понимал, почему Хенсон на него так смотрит.

Как только прозвенел звонок, весь класс проснулся, будто по команде гипнотизера, давшего сигнал пальцем вверх. И вся толпа бурным потоком устремилась к двери.

Прижав сумку с учебниками к бедру, Дэнни направился в сторону остановившегося у двери Хенсона.

— Есть, что сказать, Колберт? — спросил Хенсон.

Дэнни качнул головой. Парни косились на них из толпы, перемещающейся из одного класса в другой.

Когда перед дверью остались лишь они вдвоем, то Хенсон перегородил Дэнни выход из класса.

— Ты выглядишь так, будто что-то замышляешь, — сказал он.

— Ты о чем? — спросил Дэнни, почувствовав, будто он приколот булавкой к полу.

— Я хочу знать, что у тебя на уме, — Хенсон говорил так, будто в его руках было все время на свете, будто звонок на следующий урок не должен был прозвенеть никогда.

Дэнни вдруг понял, что его так беспокоило в этом парне.

— Ладно, — сказал он. — В тот день под трибунами, когда тебя били, почему ты не давал им сдачи? Почему позволял избивать себя дальше? Почему ты просто так стоял и ждал, когда тебя ударят в следующий раз?

— Если я тебе отвечу, то ты мне расскажешь, почему ты тогда ушел, вместо того, чтобы вмешаться, чтобы помочь.

Следующий класс врывался в кабинет истории. Рослый, плечистый парень, наверное, с детства играющий в футбол, прошел между ними, растолкнув их разные стороны.

— Подумай об этом, — сказал Хенсон, когда уже прозвенел звонок.

И Дэнни об этом думал все оставшееся время: на уроках математики и социологии, по которой он пропустил домашнее задание, а затем уже в столовой, где как обычно он сел отдельно от других.

Сразу после завтрака Дэнни понял, что он на пути к школьному стадиону, куда после инцидента с Хенсоном он больше не приходил. Он не удивился, увидев его, сидящего на пустых, безлюдных трибунах. Он так и знал, что Хенсон будет его ждать именно здесь.

Когда Дэнни к нему приблизился, то он не пересел куда-либо еще, он сделал вид, будто его не видит, хотя Дэнни знал, что он осознает его присутствие. Дэнни сел рядом с ним. Они оба сидели и смотрели на футбольное поле, будто там кипела футбольная баталия.

— Я знал, что ты сюда придешь, — сказал Дэнни, и это была правда.

— Я тоже это знал, — ответил Хенсон. — И вот мы здесь.

— Я знаю, почему тогда я не остановился, чтобы вмешаться, — начал признаваться Дэнни. — Но ты хоть знаешь, почему ты не отвечал на побои?

— Конечно, — ответил Хенсон. — Эти парни имеют на меня зуб еще с самого начала занятий в школе. Случайно в столовой на одного из них я опрокинул тарелку с супом. И с тех пор они мне всячески досаждают. В тот день они покараулили меня за углом. Им хотелось со мною подраться, а мне с этого не хотелось. Ты не знаешь, Колберт, что я тогда им сказал. Я им сказал, что будет лучше, если они меня застрелят. Не думаю, что им хотелось меня убить. Я думал, они потолкаются, немного меня поколотят, потом им это надоест, и они оставят меня в покое. И знаешь, что? Я не думал, что в тот день стану «жертвой». И они оттащили меня за угол… Сейчас они обходят меня стороной. При виде меня они выглядят так, будто сотворили нечто грязное, непристойное. Да и ты смотришь на меня, будто я совершил нечто такое…